Е.Э. Месснер
ВЬЕТНАМСКАЯ ЗАГАДКА
Государство в 200 миллионов человек с величайшим в мире финансовым, промышленным, военно-промышленным и военным потенциалами, богатое сравнительно высокой культурой, - не может на протяжении четырех лет победить Северный Вьетнам с его 14 миллионами примитивных людей, примитивных воинов, с его, как государства, ограниченными силами капи¬тала, промышленности, войска (первые два года войны эти силы не были подкрепляемы мошной помощью Советского Союза и довольствовались немощной поддержкой со стороны Краснокитая). Двух врагов, сражающихся в Юго-Восточной Азии, нельзя сравнить с Давидом и Голиафом - о них можно было бы сказать: Супер-Голиаф и Мини-Давид. И праща этого Давидика в борьбе с Голиафищем оказывается равносильной летающим сверхкрепостям последнего. А победы США нет.
В чем дело? Каково объяснение этой загадки силы слабого и малосилия мощного? Ответить на этот вопрос нелегко. Ответ состоит из суммы ответных слагаемых (и все же эта сумма не будет исчерпывающим ответом - так многосложна конструкция Вьетнамской войны). Укажу на несколько слагаемых, не располагая их в порядке их ранга, значительности.
Американцы слишком цивилизованы, привычны к комфорту, а комфорт ослабляет человека. Привычка к лифту делает отвратительной лестницу; автомобиль почти атрофирует ноги; привычка быть обслуженным чистильщиком ботинок, официантом, всякого рода машинами (пылесос, компьютер и т.д.), социальным страхованием и прочее ослабляет способность к жизненной борьбе; опека со стороны государства, партии, телевизии, газеты, уменьшающая необходимость и потребность думать, ослабляет волю. И такого полного дефектами цивилизации человека противопоставляют в джунглях полудикарю, вытренированному в борениях с жизнью ради собственной жизни.
Американцы слишком культурны. Мы, сражаясь в турецких войнах против башибузуков, не противопоставляли их свирепости свою свирепость - противились им в силу сознания своего воинского долга. Американцы свирепости вьетконгов могут противопоставить ущербленный культурностью гражданский долг - ведь нынешняя культура сугубо пацифична, противоположна воинственности, потребной на войне.
Американцы пленены техникой. На их фабриках работают автоматы-машины, а рабочий стоит при машине. На войне американец хочет быть человеком при боевой машине и не сознает, что воюет человек, имея при себе машину (танкист, хотя и сидит в машине, но все же - не он при машине, а машина должна быть при нем, воине).
Американцы слишком богаты. На выстрел снайпера-вьетконга в джунглях они высылают огнедышащий вертолет или самолет; на ракетчиков, взобравшихся на крышу сайгонского дома, посылают не патруль пехотинцев, а эскадрилью аэропланов, которая разбомбит целый квартал; красные потеряют снайпера и несколько ракетчиков, а янки потратят, со своими вер¬толетами и эскадрильями, тысячи долларов (сайгонцы потеряют десятка два домов и столько же жизней, но это - не в счет), и в результате война оказывается невыносимо дорогой; ее успехи не оправдывают расходов, а это понижает дух граждан в Нью-Йорке и генералов в Сайго¬не.
Американцы слишком политически самоуверенны: «Наша конституция - лучшая в мире; она должна быть образцом для каждой конституции». В Южном Вьетнаме, по тысячелетней традиции, держал государственный порядок азиатского типа диктатор Дием; его убили не без ведома высокопоставленных американцев, там находившихся, которые стали реорганизовы¬вать политический строй на американский лад. В результате - ограниченная властность сайгонского правительства, ограниченное к нему доверие южновьетнамцев, ограниченная способность создать боеспособное туземное войско.
Кроме этих специфически американских затруднений в ведении войны во Вьетнаме, есть и основное затруднение: малая способность регулярных войск к борьбе неклассического стиля, к борьбе против партизан. Регулярные войска ведут ее оборонительным способом, а это требует, по теоретическим подсчетам, семикратного, если не десятикратного, превосходства в численности над партизанами. Никогда американо-южно-вьетнамское войско такой численно¬сти не имело (сейчас, например, 180 тысячам вьетконгов и северовьетнамцев противятся 550 ООО американцев и столько же южновьетнамских солдат - соотношение 1:6).
А теперь от затруднений местных, тактических, оперативных перейду к великой трудности стратегической, существующей не на театре войны, а над театром войны, над войной в ее совокупности. Начать надо издалека.
Веками велись «войны королей» - короли и их полководцы определяли цель войны и руководили военными действиями (в 1811 г. Император поручает Кутузову не только вести войну против Турции как найдет нужным, но и заключить с нею мир, какой найдет выгодным). Французская революция придумала «народную войну», т.е. войну, потребность которой сознает не король, как встарь, а народ. И Клаузевиц, философ военного искусства, придумывает формулу: «Война есть продолжение политики, но только иными средствами» (ему следовало бы сказать «продолжение дипломатики», т.е. внешней политики). Тогда начался спор между дипломатами и генералами и даже спор между генералами: стратегия ли есть служанка дипломатики или дипломатика становится во время войны служанкой стратегии? В начале этого века преобладало мнение: дипломатика определяет цель войны, сообразуясь с возможностями стратегии, а стратеги ведут войну, получая от дипломатов помощь в сфере дипломатики.
Первая Всемирная война упразднила эту гармонию. Причиной этого послужила полная неспособность английских генералов к воеванию и их тупоголовость, препятствовавшая понимать, что интенсивность и способы должны быть согласованы с интенсивностью и возможностями экономики, индустрии. Напористый Черчилль старался быть суперстратегом и при хороших генералах и адмиралах (он придумал бессмысленную попытку прорваться флотом через Дарданеллы). Ллойд Джордж же увидал необходимость «штатского» (правительства, дипломатов, экономистов, промышленников) контроля над стратегами потому, что генерал Френч показал свою неспособность в сражениях 1914 г., генерал Китченер не сумел (1915 г.) оказать помощь сербской армии, отброшенной к албанской границе и т.д.; Ллойд Джорджу приходилось бороться с адмиралами и генералами, чтобы они усвоили пользу «конвоев» для отражения подводных лодок; необходимость увеличения числа пушек и пулеметов для стояния на уровне создавшейся «войны машин»; полезность новоизобретенных танков. Оба упомянутых государственных деятеля заставили генералов согласиться на подчинение генерала Хайга французскому генералу Фошу ради согласования действий союзников (генералы желали сохранить самостоятельность, хотя она вела к оперативному разнобою в воевании англи¬чан, французов, бельгийцев, русских, итальянцев).
В результате правительство Англии взяло в свои руки контроль над стратегами. Во Франции «штатские» с интересом глядели на борьбу Ллойд Джорджа и Черчилля с английскими генералами, и им показалась очень демократичной мысль установить и во Франции свой контроль над генералами, хотя те и были талантливы, не в пример английским с Острова. Предлог дал генерал Нивель, который, ставши главнокомандующим, придумал новый вид позиционного воевания - «операции с ограниченными целями»; первое сражение по этой Нивельевой системе дало ничтожную выщербинку в германской позиционной системе и огромное число потерь во французском войске. Тогда Клемансо установил «контроль». Его решение было таково: война слишком сложная вещь, чтобы доверить ее генералам. Он решил, что войну можно доверить только парламентам, т.е. правительству, поставленному парламентом, т.е. ему, г-ну Клемансо.
После войны и сами генералы увидали, что Мольтке, Фалькенгайм, Гинденбург с Людендорфом и великий князь Николай Николаевич, а затем Алексеев не довели войну до победы потому, что не было у них связи с экономикой, политикой, дипломатикой. Выдвинута была мысль о «коллективном стратеге» из представителей трех упомянутых сфер государственной деятельности и военного стратега; руководство войной во всей ее совокупности принадлежит «коллективному стратегу», а ведение военных действий (воевание) остается в руках генерала-стратега. Так велась (с вариациями в разных государствах) Вторая Всемирная война: «коллективным стратегом» были: военный кабинет (Британия), политбюро (СССР), трест мозгов (Рузвельтовы Соединенные Штаты).
Другой опыт 2-й войны остался не учтенным. Во второй половине XIX в. военное искусство прозевало новое понятие о войне, которое выдвинул военно-образованный Энгельс и во всех отношениях недоумок Маркс: война есть продолжение политики (внутренней), но иными средствами - средствами революционными, выходящими на поверхность или действующими в подполье. Ворошилов-Брежнево партизанство и организованные ими в оккупированных областях провокация и вредительство, Резистанс во Франции, Армия Крайова в Польше, Титовщина в Югославии и т.д. были внесением элементов революционной войны в систему класси¬ческого воевания. После войны к этой революционности отнеслись, как к специфической осо¬бенности Второй мировой; кое-где приготовили ничтожные кадры для отражения партизанст¬ва, но войскам не дали способности действовать в обстановке того, что Энгельс называл «революционной войной», а я предложил именовать «Мятежевойной». Незнание, неумение американцев воевать в Вьетнамской мятежевойне - одна из причин малого успеха их там воева-ния.
Трумэн во время Корейской войны стал извращать систему, «коллективный стратег», вступив в борьбу с генералом Макартуром в сфере воевания, - борьба закончилась увольнением генерала, считавшего необходимым не ограничивать боевые действия 38-м градусом, а распро¬странить их до р. Ялу. Самоуверенность Джона Кеннеди и послушность Джонсона своим советникам, профессорам Гарвардского университета и иным таким же невеждам в военном ис¬кусстве, привели к крушению в США системы «коллективного стратега» потому, что в этом коллективе не стало слышно голоса профессионального стратега-генерала - ведь этим голосом нельзя было считать лепетание военного министра Макнамары, полагавшего, что война это некий вид фабрики - «Дженерал Мотор», директором которой он прежде был. Можно было бы считать штатского министра обороны выразителем мнения стратегов-генералов, если бы он к их мнению прислушивался, но он был на ножах с Пентагоном, в результате чего Верховный главнокомандующий вооруженными силами США, президент вторгается в область ведения главнокомандующего на театре войны генерала (в чисто военную сферу, в воевание), слушаясь советов не Пентагона, а заседающих в Белом доме профанов, по-видимому, мнящих себя стратегами. Они придумали три абсурда: 1) при возможно меньшем напряжении воевания доказать врагу, что он не в силах победить (это не доказуемо, ибо противник, если он воинствен - а коммунисты весьма воинственны, - не утратит надежды на победу, пока поражениями не сломлены его дух, его воинственность); 2) воевать карательно, но не победительно, т.е. отбитием вражеского нападения карать противника за его агрессивность, но самому агрессивности не проявлять, не брать в свои руки наступательную инициативу (законы стратегии, оператики и тактики предписывают слабейшему из борющихся прибегать иногда к обороне, но, в принципе, рекомендуют наступательное воевание); 3) не добиваться, ни в коем случае, окончательной победы (кто открывает торговое предприятие с намерением не иметь прибыли?), потому что окончательная победа создала бы рискованную международную ситуацию.
Основным дефектом штатского по военным вопросам совета в Белом доме (помимо его невежественности в военном деле) является опасение военного риска или дипломатического риска, связанного с военными действиями. В европейской военной литературе люди, близкие к советникам президента Джонсона, разъясняли недоумевающим европейцам основную идею стратегического руководства войной в Вьетнаме: оказывается, что, при обсуждении каждого плана главнокомандующего в Сайгоне, не выясняют (в противоположность профессиональным, обученным стратегам) шансы успеха и неуспеха намечаемого предприятия, а тщательнейшим образом, детальнейше и с максимальным пессимизмом учитывают рискованность предприятия, обращая внимание не на боевой риск, а на то, как успех операции отразился бы на настроениях южных вьетнамцев, на поведении Хо, на решениях Пекина и Москвы, на мнениях в Европе и в мире, на психике народов Ю.-В. Азии, на поведении северо-американских пацифистов-голубков. Всегда оказывается, что малейшая активность воевания чрезвычайно рискованна и главнокомандующий получает распоряжение «не задираться», а оборонительно дремать. Если бы Суворов перед каждым боем учитывал риск, он не стал бы стопобедным. Да и каждый рядовой генерал, не суворовского класса, знает, что надо не от риска воздерживаться, а от чрезмерного, непосильного для войска риска.
Разительный пример ошибочности такой рискобоязни дает проблема бомбежек территории Северного Вьетнама. Советники решили - первая там упавшая бомба вызовет вступление в войну Краснокитая и даже, пожалуй, СССР; после колебаний разрешили бомбить только несколько целей; потом на протяжении месяцев малыми порциями сокращали запретную для бомбардировщиков территорию; бомбежки придвинулись к самой границе Краснокитая, а он не шелохнулся, Москва же только слабо протестовала, когда осколки бомб попали на советские пароходы, поставщики оружия для Хо. Воевать, будучи в страхе (перед риском), нельзя. А США, Белый дом воюет в страхе. Потому и воюет без успеха.
* * *
Есть еще две причины непобедности Джонсона над Хо: США думают, что идет Вьетнам¬ская война. Между тем идет Третья Всемирная война, свойства которой я в 1960 г. изобразил в книжке «Мятеж - имя Третьей всемирной». На стороне Хо «воюют» мятежом североамериканские негры во главе со Стокли Кармичелем, «голубки» в конгрессе, анархо-студенты Европы, предводительствуемые Дучке, Тойфелем, Коон-Бендитом, пацифисты множества стран, возглавляемые Папой Римским. Всемирным Советом Церквей и лордом Расселем, 81 коммунистическая партия и СССР, к которому не дотягиваются Джонсоновы «мосты дружбы». Все эти силы и бессилия разыгрывают сражения, атакуя дух Белого дома всемирным мятежом и ослабляя воинственную волю США.
Во-вторых, дипломаты США не сделали союзниками по происходящей войне ни одно государство Европы и трех Америк. А вести в почти одиночку (помогают 5 стран азийско-австра-лийской зоны) Всемирную Мятежевойну трудно.
И тем не менее, США могут быстро победить, если примутся воевать воинственно, а не робко, воевать генеральским, а не белодомовым воеванием.
Наши Вести. - 1968. - №269.
|
|